Избиения, незаконные задержания, служебные подлоги и многое, что могут позволить себе сотрудники органов, в понимании простого обывателя перестали быть национальной проблемой и воспринимаются как некая данность российской правоохранительной системы.
За все перечисленные преступления милиционеры должны нести справедливое наказание. В таком случае логично думать, что если сотрудник правоохранительных органов перешел границу дозволенного, то обращение с жалобой на него в правовом государстве должно быть рассмотрено, а в итоге эффективного расследования — вынесен обвинительный приговор суда. К великому сожалению, по этому показателю Россию нельзя считать правовым государством.
Жертвам правоохранителей приходится месяцами, а зачастую и годами доказывать, что в отношении них было совершено должностное преступление.
Мы решили разобраться, почему так происходит.
Свидетели защиты
Все милиционеры, вне зависимости от занимаемой должности, принадлежат к одной и той же милицейской закрытой касте. Она живет по своим законам и по собственным "понятиям" о совести и долге. Беззаконие творится этими людьми в своих маленьких замках — будь то кабинет оперуполномоченного, участковый пункт милиции, камера, палата вытрезвителя… Редки случаи нарушения на улицах. Как показывает практика, большинство преступлений совершается именно в служебных помещениях. Потому что вокруг все "свои", никто не сдаст.
В стране сложилась крайне опасная практика покрывания милиционерами преступлений своих коллег.
Ладно бы говорили, что "не видел, не слышал". Зачастую дело доходит до того, что к моменту опросов уже имеется относительно логичная версия случившегося. Основная всегда такова: никто не трогал (в случае если вред здоровью нанесен незначительный, либо следов не осталось), вторая по популярности — это оказание сопротивления милиции, вынудившее стражей порядка применить силу. Остальные версии менее популярны и звучат примерно так: "Когда мы его освободили, на нем не было никаких повреждений, скорее всего, он клевещет, а повреждения получил в драке на улице", или же жертва пыток "сама причинила себе повреждения с целью оклеветать доблестную милицию и уйти от ответственности".
Интересно, что привлечение к ответственности исполнителя пыток не обязательно тянет за собой его коллег, давших ложные показания. Тем самым защитникам-лгунам объявляется негласная амнистия за сокрытие преступлений. И это все при условии, что работники одного подразделения зачастую уже "повязаны кровью".
Вот мы и определились с главным фактором, способствующим волоките и изматыванию жалобщиков на пытки милиционеров, — мнимой неочевидностью.
Статус преступников
Статус преступников играет немаловажную роль в расследовании жалоб на пытки. Очень важно, на кого была составлена жалоба: если это рядовой, являющийся к тому же представителем патрульно-постовой службы милиции, значит, есть шанс привлечь его к ответственности. За таких сотрудников не бегает договариваться начальство, и они не могут быть полезными для следователя Следственного комитета. Примерно такая же картина с участковыми милиционерами.
Но есть среди милиционеров иная, привилегированная часть. Это опера. Те самые, которые позволяют следователям СКП "раскрывать" и направлять в суд дела, не выходя из своего кабинета. Это те опера, которые приводят подозреваемых к следователю с уже написанной явкой с повинной либо чистосердечным признанием. В общем, те, кто делает всю грязную работу за следователей. И вот подозреваемый в убийстве пишет жалобу на избиение оперуполномоченным "с целью понуждения к даче признательных показаний". Что самое "странное", проверять данную жалобу будет тот же следователь либо его коллега из СКП.
Следователи никогда не станут сажать опера, который делает за них работу.
Милиция на этом не заканчивается. Все это мракобесие происходит под контролем начальства, по крайней мере, руководство априори обязано знать, что творится в его отделении, отделе и т. д. А если уж так получилось, что начальник РОВД сам побил кого-то... Добиться возбуждения уголовного дела, а в последующем и направления его в суд — процедура исключительно ювелирная, требующая работы нескольких юристов, которые бы убедили следователей в том, что привлечение к ответственности большого милицейского начальника — это меньшее из зол. И тут никакой роли не играют публичные речи министров о том, что они не будут взирать на лица. На деле получается наоборот: еще как "взирают" и на лица, и на погоны, и на знакомых среди вышестоящего начальства, и на количество совместно съеденного и выпитого.
Жертва
Ни социальный статус жертвы милицейского произвола, ни инфекционные заболевания, ни приверженность к радикальным течениям, ни установленная судом виновность в совершении тяжких преступлений и т. п. — ничто не может повлиять на решение заниматься этим делом, если в нем усматриваются явные признаки нарушения прав человека. Но так рассуждают правозащитники. А вот для следствия личность жертвы имеет значение.
Первое, на что будут ссылаться следователи, кстати, они делают это регулярно в приватных разговорах, — это мотив жертвы для написания жалобы. Например, они считают, что
заявление написано с целью ухода от ответственности,
причем неважно какой: будь то лишение водительских прав в результате какого-либо правонарушения на дороге, либо осуждение за совершение кражи или убийства. Что самое интересное, по мнению следователей, наличие такого мотива приведет к развалу уголовного дела против милиционера.
Очевидно, что если человек признался в чем-то в результате пыток, то это не означает, что он врет, рассказывая о насилии. В противном случае в суде по обвинению в преступлении судья спросит: "А как же вы утверждаете, что давали показания под давлением, если после этого даже заявление не написали?"
Или другое мнение: заявителем движет обида за прошлые встречи с правоохранителями. Может, так действительно бывает. Но когда человеку "надавали по ушам", объяснять его "клевету" на "честного милиционера" тем, что три года назад потерпевшего забирали в вытрезвитель и там у него пропали деньги, по меньшей мере глупо. Однако это не мешает защитникам милиционеров его регулярно использовать.
После мотива, безусловно, имеет значение состояние жертвы. Если гражданин был пьян, причем не имеет значения, какой степени было опьянение, то следователь не видит смысла в качественном расследовании дела. Он начинает игру в волокиту с заявителем. Якобы таково уж воздействие алкоголя: жалобщик не помнит все до мелочей.
Мнимые проверки
Несомненно, радует, что нынешнее поколение, которое уже почувствовало запах свободы, больше ценит свое человеческое достоинство и не живет по принципу "лучше я обидчика накажу сам". Есть нарушение — надо сообщить в компетентные органы, добиваться признания виновности и в последующем требовать компенсации морального вреда…
Но вот, представим, поступила в Следственный комитет жалоба на то, что в отделении милиции города N человека побили. Заявление зарегистрировали в журнале из-за занятости всех следователей, а "дежурный и вовсе на выезде", человека попросили быть на связи — его обязательно вызовут.
Из этого сообщения берется минимальная информация о месте и времени совершения побоев. Следователи банально звонят в отделение милиции, чтобы узнать, кто именно проводил работу с гражданином, и вызывают тех для дачи объяснений о случившемся. Конечно же, милиционеры приходят и рассказывают только "правду".
Но что делать с телесными повреждениями жертвы? Надо направить пострадавшего на освидетельствование. Вызывают человека, вручают ему постановление о направлении на медицинское освидетельствование, опрашивают об обстоятельствах происшедшего. На этом проверка приостановилась до поступления заключения экспертов.
С учетом того, что заключение готовится около месяца, за это время выносится от одного до трех постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, которые идентичны друг другу.
Однако, как оказывается,
даже заключение эксперта с выводом, что здоровью человека действительно был причинен вред, а также о том, что "телесные повреждения возникли от воздействия тупого твердого предмета", далеко ничего не значит.
А, быть может, наоборот, это дает формальные основания следователю считать, что вина сотрудников не установлена, так как сами сотрудники утверждают, что пальцем гражданина не трогали. А кроме показаний жертвы, нет ни единого доказательства. Да и откуда им взяться, если они не нужны следователю?! По принципу "два объяснения милиционеров более весомы, чем одно показание жертвы" выносится постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
В этот момент наступает первый час икс для жертвы. Либо гражданин говорит: "Ну и черт с вами", либо продолжает писать жалобы. В первом случае в обиде остается лишь пострадавший. В редких случаях жертва пыток идет до конца. Тут следователи встают перед выбором: либо в действительности надо возбуждать дело, либо измотать пострадавшего, глядишь, через 15-20 отказов перестанет жаловаться.
Был такой пример в практике, когда первоначальное бездействие потерпевшего привело к негативным последствиям. Так, житель одного из российских городов Артур Иванов обратился с жалобой на избиение в участковом пункте милиции и написал, что специально оставил там свои отпечатки пальцев на мебели. После четырех постановлений об отказе в возбуждении дела на очередную дополнительную проверку следователь взял эксперта, как ни странно, из отдела внутренних дел, где работал преступник, и вместе они пошли на место преступления. Мебель была уже частично заменена, а на столе (на котором с внутренней стороны оставил следы потерпевший) не было обнаружено ни одного отпечатка. Очень трудно было потом доказывать, что Иванов там действительно был, ведь, по словам коллег виновного, жертва от них "сбежала и не попала в пункт милиции".
Вообще, осмотр места преступления достаточно редко проводится до возбуждения уголовного дела. А это немаловажный момент. Если бы осмотр делался сразу же, с выходом на место, то доказывать вину было бы проще. Это особенно относится к жалобам на пытки с применением спортинвентаря и противогазов. На практике же осмотр проводится спустя месяц, два, а то и больше. Конечно, в результате осмотра "никакого спортинвентаря в кабинете оперуполномоченного не обнаружено".
В случае же если следствие решило не возбуждать уголовное дело, СКП будет выносить постановление об отказе сколько угодно раз. И примеров тому множество.
Так, чебоксарец Сергей Иванов, как он утверждает, побитый сотрудниками ГАИ, не так давно добился отмены 23-го по счету постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Причем юристы принципиально выдержали паузу практически в один год, предполагая, что за это время хоть кто-нибудь из следственного руководства самостоятельно проверит законность и отменит необоснованное решение следователя. Даже написали им жалобу. Ответ пришел о том, что основания для отмены нет. После того как юристы написали жалобу в суд, на судебном заседании они с удивлением узнали, что спустя месяц после своего ответа тот же самый заместитель руководителя следственного отдела изменил свое мнение и отменил оспариваемое постановление.
Такая "странная" практика проверки законности и обоснованности постановлений об отказе повсеместна. Пока не будет жалобы, решение никто не отменит.
Хотя есть исключение — дело Леонида Петрова, утверждающего, что милиционеры вытолкнули его из окна второго этажа Московского РОВД Чебоксар. Были периоды, когда у юристов не было возможности обжаловать очередные отказы. Следствие после нескольких поражений в суде занялось активным "футбольным" нормотворчеством: "отказ — отмена отказника — снова отказ". Что самое удивительное, в бумагах менялась лишь дата вынесения отказного постановления.
Благодаря таким "эффективным проверкам" в Страсбургском суде заведены дела "Петров против России" и "Иванов против России". Причем шансов, что в этих делах Россия останется невиновной, практически нет.
Прокурорский надзор
С сентября 2007 года, когда от прокуратуры отпочковалось следствие, роль самой прокуратуры нисколько не изменилась. Формальное отсутствие необходимости согласовывать возбуждение уголовного дела не изменило старую практику согласования — как-никак потом этой же прокуратуре придется нести обвинительное заключение в суд. Зачастую именно из-за отсутствия "одобрения" прокурорских работников дела о пытках просто не возбуждаются.
Что самое печальное, прокуроры, которые не исполняют свою обязанность проверять законность и обоснованность вынесенных отказных постановлений, не привлекаются за это к какой-либо ответственности. А их участие в суде по жалобам на "отказные" постановления больше похоже на добавление еще одной гири на чашу весов правоохранителей.
Очевидно, что нерасторопность прокурорского следствия при проверке жалоб на пытки является общероссийской проблемой, так как используются одни и те же способы. Если уж следователи не дают потерпевшим знакомиться с материалами проверки со снятием копий, то это значит, что в этом регионе делать копии не позволят нигде, а если и позволят, то попросят никому не говорить, ссылаясь на указания руководства о запрете.
Как ни крути,
возникает мысль о некой федеральной установке — запрете повальной проверки милиционеров, а быть может, и о некоем плане, который ограничивает количество дел по пыткам.
Так как уголовное дело по части 3 статьи 286 ("Превышение полномочий с применением насилия") возбуждено с первого раза на моей памяти лишь один раз.
Если хотя бы по 50 процентам жалоб на пытки возбуждались бы дела, то количество случаев применения необоснованного насилия удалось бы резко сократить. И милиционерам пришлось бы использовать свои знания по криминалистике и тактике допроса.
Пока же из-за бездействия прокуратуры и следствия у простых граждан формируется мнение: прокурорские работники заодно с милицией. Если все это не остановить, то те же занимающиеся волокитой следователи вынуждены будут расследовать нанесение тяжких телесных повреждений и убийства в зданиях отделений милиции. Возможно, лишь тогда на федеральном уровне созреет мысль, что проблема российского правоприменения не только в коррупции на всех уровнях, но и в безнаказанности за нарушения прав человека.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
