В России борьба с революцией стала новой государственной идеологией. На борьбу с "оранжевой революцией" поднялись власть и системная оппозиция, церковь и интеллектуалы... При этом в стране нет ни одной значимой политической или идеологической силы, выступающей за революцию, — все хотят только плавных перемен, или, по Гашеку, являются "партией умеренных реформ в рамках закона". Так что пропагандистские удары явно падают в пустоту. Ведь не считать же якобинцами-троцкистами дюжину благонамеренных литераторов и общественников, чинно ведущих демонстрантов под охраной полиции, и лидеров партий, беседующих с президентом о проблемах регистрации.
При этом никаких аргументов о том, как хорошо и сытно живется на Руси, контрреволюционеры не приводят. Их доводы умещаются в испытанном диапазоне — от философствования де Местра двухвековой давности (на тему как хорошо бы жилось французам под властью легитимного Бурбона и под сенью святой матери-церкви) до перепевов белоэмигрантских стенаний в духе бессмертного аверченковского: мешал тебе царь торговать семечками...
Проблема в том, что за полтораста лет в России революции в кризисные периоды не случалось только до тех пор, пока "класс смыслопроизводителей" непрерывно тянул волынку о том, что революции не нужно — все необходимые давно назревшие реформы власти проведут сами. Как только интеллектуалы подобные мантры повторять переставали, очередной кризис немедленно сбрасывал режим в небытие. Со времен Александра II русская прогрессистская интеллигенция — это атланты, которые держат небо каждой "просвещенной" русской власти.
Поэтому, когда летом 2009 года судья Данилкин продемонстрировал свой обвинительный уклон (вынеся первое абсолютно незаконное процессуальное решение — о содержании Ходорковского и Лебедева под арестом даже без письменного ходатайства обвинения), стало ясно: следующая русская революция неминуема — после второго приговора Ходорковскому интеллигенция уже не найдет в себе сил убеждать общество в возможности либеральной эволюции режима.
Рациональные доводы о вреде революции обильны и глубоко реалистичны: снабжение ухудшается, хаос нарастает, воцаряется произвол новой власти, распад и ужас... С точки зрения маленького человека, любые перемены, даже прогрессивные — абсолютное зло. Тридцать лет назад Астафьев, Распутин и другие "писатели-деревенщики" горестно повествовали, какой сокрушительный удар по нравственности сельской молодежи (сейчас их персонажам было бы 70, и они бы учили всех духовности) нанесло повышение уровня жизни колхозников при Маленкове и Хрущеве: пока весь рацион подростков составлял черный хлеб и лук ("горькие яблоки"), все было в порядке, а достаток принес стремительный моральный распад. И пошло и поехало - и сельпо безвозвратно сгорело, став предвестником космической катастрофы в виде рынка и приватизации. А потом на рынки приехали грузины. Тут уже и к Нострадамусу не ходи.
Поэтому, если вы исходите из вечной максимы про "одну слезинку ребенку", то всемирную историю надо остановить. И не надо спорить, что сталинский голодомор и ГУЛАГ — это не революция, а реакция (восстановление византийского деспотизма), потому что, как мудро говорил профессор Преображенский в самом лучшем из написанных на русском языке антиреволюционном пасквилей: пришла революция - и пропали галоши, а потом стали петь хором - и испортилась канализация.
Оставим шутки. Настанет революция, свергнут Путина, и в фонд Чулпан Хаматовой перестанут идти пожертвования. Вам что, детей не жалко?! Но, может быть, мобилизованные революционными комиссарами врачи начнут лечить детей бесплатно? Не все же время профессорам преображенским строить свое эксклюзивное благополучие, делая подпольные аборты 15-летним любовницам наркомов, а потом — отрабатывая академический паек - клеймить на собраниях "двурушника" Борменталя, оказавшегося "вредителем в белом халате".
А вот теперь четыре тезиса в защиту революции.
Первый (от разума). Революция создает новую легитимность. Когда никакие необходимые установления провести через лабиринты старой системы невозможно — их легализует сама революция. И я не понимаю, почему авторитет стотысячного митинга на Красной площади меньше значит для определения конституционности, чем авторитет профессора Зорькина. Возражения на предмет того, что другая сторона тоже может предъявить стотысячный митинг, ничего не стоят — каждый знает, за каким из митингов стоит нация, а за каким - строгий взгляд работодателя и 30-долларовая премия.
Второй (от духа). Революция дает шанс построить справедливое общество, реализовать общественный идеал, если угодно, "перезаключить" общественный договор. Консервативная интеллигенция весь XX век учила нас: самое страшное - это стремление к справедливости. Мир несовершенен, и не надо его улучшать... нет правды на земле... Но общество не может нормально жить, не имея ясного социального идеала и не ведая надежды на его воплощение. Например, движение "Оккупируй Уолл-стрит" - последняя инкарнация великих либеральных революций XVII-XVIII веков. Если двигаться к идеалу невозможно ни путем последовательных реформ, ни в результате движения за смену моральных ценностей общества (как это было с молодежной революцией 60-х), то единственным шансом остается революция как слом существующего порядка. А то шла Саша по шоссе, собирая все горести и несправедливости страны, чтобы сказать власти правду, дошла, пробилась на съезд "ЕдРа" в "Лужники" и вошла в зал, как раз когда Медведев отрекался. Развернулась Саша и ушла записываться в наблюдатели от "Яблока". Выволокли ражие долдоны полицейские Сашу с участка под истерические вопли завучихи - председателя комиссии. Надела Саша белую ленту. Влепили Саше 10 суток - "за неподчинение законному распоряжению". Это не пародийное продолжение замечательной песни Кортнева, это начало биографии секретаря Всероссийской комиссии по люстрации Александры...
Третий (от души). Революция делает человека субъектом истории, пусть на миг, но вырывает его из состояния переживания своей малости во огромном и безжалостном мире, дает каждому - и революционеру, и контрреволюционеру - почувствовать себя на стороне правого дела. Все, кто причитает сегодня, что революционеры обречены на жестокое разочарование, должны попробовать провести эксперимент - встречать новобрачных у дверей загса с плакатом со статисткой разводов.
Четвертый (от плоти). Революция может блокировать катастрофическое развитие общества. Вряд ли в современном мире найдется много тех, кто не счел бы очень хорошей альтернативой нацизму гипотетическую Февральскую революцию в Германии 1933 года: в ответ на назначение 30 января Гитлера рейхсканцлером началась бы всеобщая политическая стачка и к власти пришел бы Народный фронт, объединивший социал-демократов и коммунистов.
История поставила интересный опыт распада двух славянских империй, построенных на основе локальных цивилизаций - СССР (Русская цивилизация) и СФРЮ (Балканская цивилизация).
Если бы в Югославии произошел свой Август-91 (по тому типу, что произошел в октябре 2000-го), то в итоге сейчас было бы так же, как и сегодня: 6-7 независимых национальных государств с условно либеральными прозападными режимами, стоящими в очереди в Евросоюз (да и очередь давно бы подошла). Но было бы живо на несколько сот тысяч человек больше. Да и Милошевич был бы жив — пересаживался бы раз в несколько лет из президиума оппозиционной конференции на заседания правительства и обратно, как наш Рогозин. Так что гипотетическая Белградская революция 1991 года была бы явно на благо Сербии.
С другой стороны, поражение российских демократов (от ГКЧП или от ультраправого, имперско-националистического крыла антикоммунистического движения) привело бы к тому, что по итогам кровавой гражданской и национальной войны Севастополь напоминал бы сегодняшние Гагры, Москва - Сухуми, а Рига - Цхинвали. Из мира "Невозвращенца" Кабакова, где сконцентрированы все интеллигентские ужасы весны 1988 года (в постреволюционной Москве голод и руины, лидер демократов едет на работу в Кремль на белом танке, в подъездах ваххабиты режут саблями головы) не только современная Россия, но и Россия ревущих 90-х выглядела бы раем благополучия и стабильности.
Отдельно стоит проблема насилия. Тактика городской партизанской войны показала свою низкую политическую эффективность по сравнению с массовыми ненасильственными выступлениями, поэтому призывы к революционному насилию не просто не соответствуют теориями Толстова-Ганди или заповедям блаженства - они заталкивают в исторический тупик. Тем более что революционный террор - это всегда признак упадка общественного движения, акты отчаяния. Иное дело священное право народа на самозащиту, когда власть ведет истребление мирного населения.
Революция как война. В одних случаях она губительна, и ее надо избегать любой ценой, как это было в июле 1914-го, когда все здравомыслящие понимали, что общеевропейская война угрожает основам цивилизации. В других случаях избежать войны - это поставить себя на грань поражения, как это и произошло в сентябре 1938 года.
Вернемся в день сегодняшний. Если России суждена следующая - антипутинская - революция, то это будет попыткой создать идеальную Россию - не копию Англии (как в 1905-м), или Франции (как в марте 1917-го), или Америки (как в августе 1991-го), но страну, где получат шанс на реализацию самые разнообразные представления об идеальных: конституции, парламентаризме, народовластии, юстиции, экономике. И это будет не вечная попытка русской интеллигенции "изобретать велосипеды", но искреннее стремление создать уникальные комбинации из уже апробированных в мире вариантов. У нас уже выросла целая плеяда ярко и самостоятельно мыслящих людей, есть 20-летний опыт рынка и публичной политики".
Поэтому каждый интеллектуал, который выступает против такой попытки, за сохранение статус-кво (даже если он не призывает голосовать за удава Каа), выступает тем самым за сохранение за решеткой политзаключенных; за новые ложные приговоры десяткам тысяч жертв "рейдерских" и "наркоманских" процессов; за выращенный Кремлем идейно-коммерческий гангстеризм разных "югендов"; за латиноамериканское социальное расслоение; за тотальную коррупцию и социальный некроз второго застоя; за фашизоидные антиоранжевые радения, за раздувание этнического национализма и клерикализацию школы. Такой интеллектуал является предателем будущего России. Предателем в самом скучном смысле слова. Как является предателем человек, убеждающий, что лучше скромно жить в оккупации и кормить семью, чем героически пасть на фронте, оставив в тылу голодать старушку мать и вдову с малыми детками. Как является предателем узник, громогласно - чтобы охрана и стукачи вовремя отметили - порицающий планы побега (неважно, пленных или зеков): вас все одно переловят или перебьют, а нам шмоны, побои, побросают сгоряча в карцеры, отберут заныканное, лишат мелких поблажек.
