Члены Общественных наблюдательных комиссий (ОНК) 25 марта на пресс-конференции рассказали о проблемах в сфере охраны жизни и здоровья людей, находящихся в местах лишения свободы. Пыточные условия содержания, сознательное сокрытие смертельных диагнозов медиками, врачи, покрывающие доведение заключенных до смерти — только одна страшная часть огромного списка проблем. Много лет правозащитники настаивают: тюремная медицина должна быть независимой — ее необходимо вывести из подчинения Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН). Члены ОНК надеются, что ситуация может сдвинуться с мертвой точки. Как именно "лечить" тюремную систему здравоохранения, рассказали правозащитники, регулярно посещающие СИЗО и колонии в разных регионах России.
"В тех условиях, в которых находится тюремная медицина, гибель любого человека может быть по велению следователя неизбежна",
— констатирует сопредседатель Ассоциации независимых наблюдателей тюрем и полиции Валерий Борщев. Человека фактически можно приговорить к смерти. Россия подписала Европейские пенитенциарные правила, по которым охрана здоровья заключенных не может быть ограничена и должна соответствовать медицинскому обеспечению на воле. Тем не менее эта норма не выполняется. Причина в закрытости и непрозрачности системы тюремной медицины, создающей массу возможностей для произвола правоохранительных органов, следователей, руководства пенитенциарной системы.
Широкие возможности давления на врачей стали широко обсуждаться в публичном пространстве после смерти консультанта инвестиционного фонда Hermitage Capital Management Сергея Магнитского. Члены ОНК проводили независимое расследование его гибели и убеждены, что следователь Олег Сильченко несет персональную ответственность за гибель юриста. "Следователь Сильченко запрещал проводить необходимые медицинские обследования, настоял на переводе Магнитского из "Матросской тишины", где у него должна была состояться плановая операция, в "Бутырку". А тюремная медицина "брала под козырек", выполняя указания следователей", — рассказывает Борщев.
То же самое было и в деле скончавшейся в СИЗО предпринимательницы Веры Трифоновой. "Она лежала в городской больнице №20, а следователь написал письмо, мол, пресса и правозащитники говорят, что Вера Трифонова тяжело больна и скоро умрет, а он вот поговорил с главным врачом 20-й больницы — ничего подобного, она нормально себя чувствует. И после разговора этого сотрудника МВД с главным врачом 20-й больницы ее перевели в СИЗО, где она через неделю умерла", — напоминает Борщев.
Однако здравоохранение в пенитенциарной системе не всегда находилось в таком положении. В России до 1934 года тюремная медицина была в подчинении органов здравоохранения. С укреплением ГУЛАГа ее передали в ведение системы лагерей. Позже она перешла под руководство ФСИН.
"Тюремная медицина в том виде, в каком она сейчас, — это следствие ГУЛАГа. Так было удобно для функционирования этой системы",
— уверен Борщев. Прошлое продолжает жить в настоящем. "До сих пор тюремные врачи носят погоны и подчиняются не медицинскому руководству и клятве Гиппократа, а руководству тюрьмы и приказам, как обычные офицеры", — замечает Борщев.
Фактически в этой сфере действуют свои законы, принципиально отличающиеся от правил функционирования остальной системы здравоохранения. Так, например, руководство пенитенциарного учреждения может приказом поручить не имеющему нужной квалификации санитарному врачу выполнять обязанности терапевта. На воле он не имеет права заниматься такой деятельностью.
В 90-е годы процесс отделения пенитенциарной системы от правоохранительный начался, но далеко не зашел. Например, пускать или не пускать к заключенному, обвиняемому или подследственному, гражданского врача, до сих пор определяет следователь.
Правозащитники отмечают, что не раз сталкивались со случаями, когда следователи заставляли врачей фальсифицировать медицинские заключения в своих интересах.
Борщев вспоминает об истории подследственного Владимира Орлова. Его направили в больницу №20, там постановили, что он страдает тяжелым заболеванием, при котором человек должен быть отпущен на свободу. На следующий день, после визита следователя, те же врачи написали противоположеное заключение. В больнице №47 все повторилось: положительное заключение, визит следователя, новое отрицательное решение наутро. По словам Борщева, добиться освобождения тяжело больного Орлова правозащитникам удалось только после обращения к вице-мэру Москвы Леониду Печатникову.
Сами условия содержания в СИЗО, на этапе и в колонии серьезно подрывают здоровье. В такой ситуации особенно важно, чтобы врачи имели достаточную квалификацию и желали помочь. Правозащитники отмечают, что зачастую в тюремные медики идут не самые подготовленные специалисты, а обходы больных совершаются крайне редко, добиться осмотра — большая проблема, даже если он нужен срочно. Если тюремный врач помочь не может, человека необходимо отпустить лечиться в гражданскую больницу или изменить ему меру пресечения, что часто сопряжено с огромным сопротивлением со стороны ФСИН и суда.
Президент фонда "Социальное партнерство" Любовь Волкова вспоминает случай осужденного предпринимателя Николая Козлова. Правозащитники пытались добиться освобождения онкобольного, неоднократно обращались в УФСИН по Москве. Однако тюремный врач на суде по этому вопросу заявила, что его состояние улучшилось. Через неделю Козлов попал в реанимацию с последней стадией рака, а через месяц — умер.
До этого фсиновские медики долго ставили ему диагнозы воспаление легких или бронхит и лечили бромгексином.
При этом, как замечают правозащитники, привлечь виновных в смертях медиков и следователей к ответственности практически невозможно. Борщев уверен, что бывший тюремный врач Александра Гаусс — одна из виновных в смерти Магнитского, однако никакой ответственности за нее она не понесла. По мнению правозащитника, Гаусс давала очевидно ложные показания о буйном поведении Магнитского, что могла бы подтвердить очная ставка с самим Борщевым, однако следствие не стало проводить ее.
Волкова отмечает, что сейчас есть немало случаев, которые вызывают обеспокоенность ОНК. Среди резонансных она называет ситуацию Леонида Развозжаева. Волкова отмечает, что правозащитники наблюдали за его делом с самого начала, видели активиста во всех трех СИЗО, где он находился, отслеживали его трехмесячное этапирование в Иркутск в знаменитых "столыпинских вагонах", где в одном помещении размером с обычное купе везут по 12 человек.
"Мы все время следили за состоянием его здоровья и видели, как из здорового энергичного парня сделали развалину. То, что мы увидели 30 марта, — к нам вышел совершенно больной молодой человек",
— говорит правозащитник.
Она отмечает, что СИЗО и колония, как правило, подрывают здоровье человека, но в случае Развозжаева речь идет о наборе болезней, которые без должного лечения могут угрожать жизни: ишемическая болезнь сердца, атеросклероз сосудов, артериальная гипертензия третьей степени, чреватая инсультами вазоспатическая стенокардия, которая уже довела активиста до реанимации в прошлом году. Правозащитница отмечает, что
с такими диагнозами, чтобы избежать спазма сосудов, ему нельзя находиться на холоде, поднимать тяжести и необходимо соблюдать специальную диету. Из-за болезней он опасается, что его могут этапировать в колонию в Сибирь
(Развозжаев прописан в Ангарске). Он надеется на то, что его этапируют в среднюю полосу, где климат не будет для него губителен, и живущая в Москве семья сможет посещать его. Стоит отметить, что принцип отправки людей в ближайшие к месту прописки колонии работает далеко не всегда. Однако правозащитники опасаются, что в связи с политической окрашенностью дела с Развозжаевым могут намеренно поступить именно так.
Проблемы со здоровьем возникли и у бывшего мэра Ярославля Евгения Урлашова. По словам Волковой, он очень сильно потерял вес, фактически превратившись в "скелет" из-за того, что в СИЗО ему не могли поменять зубные протезы, а без них он мог питаться с большим трудом.
Обеспокоенность членов ОНК вызывает положение гражданина Армении Сурена Габриеляна. На родине он был фигурантом уголовного дела об отмывании денег. По информации Волковой, в нем нельзя исключать политический подтекст. От преследования в Армении Габриелян сбежал, когда по состоянию здоровья был перемещен из СИЗО в больницу. В российской тюрьме его болезни (цирроз печени, гипертония и сахарный диабет в наиболее тяжелых формах) стали прогрессировать. Если раньше он ходил на своих ногах, то во время последнего визита правозащитников выехал уже на кресле-каталке. Волкова рассказывает,
что его ноги покрыты струпьями и фактически арестант гниет заживо.
Врачи больницы №20, обследовав его, отметили, что Габриеляну грозит водянка, описали его состояние, но подытожили заключение тем, что под перечень несовместимых с отбыванием наказания болезней его состояние не подпадает.
Правозащитники не раз поднимали вопросы охраны жизни и здоровья в СИЗО и колониях на общественных слушаниях. По итогам последнего заседания Комиссии по правам человека эксперты разработали ряд рекомендаций, которые передали уполномоченному по правам человека Элле Панфиловой. Она, в свою очередь, должна будет довести их до Владимира Путина. По словам Борщева, раньше ответственное за пенитенциарные учреждения ведомство выступало против выведения тюремной медицины из-под его влияния, однако теперь ФСИН не возражает. На февральских общественных слушаниях министр здравоохранения также заявил, что готов рассматривать этот вопрос.
Оптимальным Борщев считает английский вариант, когда тюремной медициной заведуют гражданские лечебные учреждения. Но как переходный этап, по его мнению, возможна и другая схема — голландская. Там тюремное здравоохранение остается в пенитенциарной системе, но руководят ей обычные органы здравоохранения. Борщев уверен, что гражданский врач никогда не ответит членам ОНК стандартной отпиской фсиновских медиков о том, что "медицинская помощь заключенному оказывается в полном объеме" (правозащитники отмечают, что это фраза звучит даже в случае серьезного ухудшения ситуации). Кроме того, это позволит контролировать работу тюремных врачей извне заинтересованного ведомства.
Борщев подчеркивает, что главная цель разработанных правозащитниками предложений —
дать заключенным, обвиняемым и подследственным больше возможностей для лечения в гражданских больницах и вызова гражданских врачей в СИЗО и колонии.
Борщев отмечает, что после смерти Магнитского правозащитникам удалось добиться некоторых улучшений в этой сфере — в Москве договор о сотрудничестве с ФСИН заключили 10 гражданских больниц. Это значит, что туда могут посылать на лечение заключенных, подследственных и обвиняемых. Раньше их могла принимать только та самая Городская больница №20, к которой у правозащитников накопилось немало претензий.
Председатель ОНК Алтайского края Александр Гончаренко рассказал, что надо поменять в системе тюремного здравоохранения в первую очередь.
Примерно в двух третях составляемых ОНК актов комиссия отмечает нарушения санитарно-гигиенических норм содержания заключенных и бытовых условий. По мнению правозащитников, санитарную службу необходимо вывести из подчинения МВД и ФСИН и передать ее в подчинение непосредственно главному санитарному врачу России и разрешить сотрудникам контролирующей инстанции составлять административные протоколы о нарушениях. Нарушителей действующего законодательства по итогам проверок надо "карать рублем".
Еще одна проблема связана с постановлением правительства о лицензировании медицинской деятельности на территории России. В документе прописано, что глава любого медицинского учреждения должен иметь высшее образование врача и специализацию по организации здравоохранения и общественного здоровья. Когда Гончаренко сам был главврачом больницы, из ста человек персонала такая подготовка была только у двоих. "Авторы забыли, что существуют мелкие сельские изоляторы временного содержания с лимитом наполнения 10-30 человек. Такое постановление привело к тому, что эти ИВС просто не могли пройти лицензирование", — отмечает Гончаренко. Они остались без врачей.
В результате, например, в Алтайском крае из 40 тысяч человек, побывавших в изоляторах, врачами были обследованы менее половины. Остальных осматривал дежурный работник ИВС.
Члены ОНК предлагают дать небольшим изоляторам возможность пройти лицензирование при наличии фельдшера, который сможет выполнять нужные функции.
Другая проблема связана с реализацией постановлений о медицинском обследовании осужденных, представляемых к освобождению по состоянию здоровья. В 2012 году по этому документу медицинской комиссией при ФСИН было принято всего 2692 положительных решения, а в 2014 году — 2649. Заключенных в России, по данным на 2015 год, более 670 тысяч.
"Часть лиц не доживают даже до рассмотрения вопроса об освобождении в суде. Это свидетельствует о том, что данные постановления антигуманны. Под них подпадают лица, фактически уже умирающие", — говорит Гончаренко. Он отмечает, что в Ростовской области в 2014 году из представленных к освобождению 55 человек до рассмотрения в суде умерло 37. Это связано с тем, что судебная тяжба может длиться очень долго: даже если суд первой инстанции постановил освободить человека, прокуратура может обжаловать это решение, кроме того, решение еще должно вступить в силу.
В 2015 году суды освободили только треть заключенных, по случаям которых медицинская комиссия при ФСИН приняла положительное решение.
"Возникает вопрос, чем руководствовались суды? Мы предлагаем созвать Пленум Верховного суда для рассмотрения, изучения и обобщения судебной практики и судебной статистики по освобождениям из-под стражи по состоянию здоровья и по досрочному освобождению в связи с заболеванием в целях уменьшения сроков рассмотрения этих дел и случаев вынесения отрицательных решений без соответствующих медицинских показаний", — объясняет правозащитник.
Борщев уверен — в этом вопросе действует стереотип из процессов по условно-досрочному освобождению и аргументом становятся не медицинские показания, а "довод": "Он же не исправился". Правозащитник подчеркивает, что в таких вопросах должно учитываться исключительно состояние здоровья.
Ситуация в отношении подследственных и осужденных не лучше. Аналогичное постановление правительства об освобождении по состоянию здоровья из-под стражи появилось в 2011 году. За 2012 год таких ходатайств об освобождении по России было 1300, а в 2014-м их оказалось только 946. Из них медицинская комиссия рассмотрела положительно только половину. Из этих 50% суд удовлетворил также только половину — четверть от всего числа ходатайств.
Гончаренко отмечает, что на сегодняшний день внешнего контроля тюремной медицины фактически не существует. Формально функция государственного контроля возлагается на Росздравнадзор, однако правозащитники не считают его работу эффективной.
Из общего числа жалоб ОНК в прошлом году 15% относились именно к сфере тюремного здравоохранения. Росздравнадзор устроил по ним всего пять проверок, выезды в регионы из них предполагали только три.
Правозащитники видят два возможных выхода из такой ситуации. Один из них — запустить во ФСИН обязательное медицинское страхование. При этом также автоматически появится вневедомственный территориальный контроль со стороны фондов обязательного медицинского страхования.
Другой связан с разработкой законопроекта о независимых экспертизах качества медицинской помощи. Пока не ясно, коснется ли проект находящихся в заключении. Правозащитники считают этот момент важным и предлагают предусмотреть независимые экспертизы учреждений тюремного здравоохранения на базе гражданских клиник.
Помимо прочего, это даст возможность дообследовать нуждающихся в этом заключенных, подследственных и обвиняемых. Комиссии клиник смогут выступать третейскими судьями в спорах между ОНК и ФСИН. Они смогут оценить, например, получал ли человек необходимое лечение, что не всегда могут сделать не имеющие медицинского образования члены ОНК. Сейчас такие вопросы разрешает прокуратура, где также нет людей с нужной квалификацией. В итоге заявления возвращают во ФСИН, и ведомство рассматривает жалобу на саму себя.
По мнению Гончаренко, еще одна серьезная проблема — медицинские работники тюрем недостаточно нацелены на раннее выявление заболеваний, при которых люди должны быть освобождены из заключения или из-под стражи. Правозащитник иллюстрирует свои слова статистикой по Алтайскому краю: с 2010 года смертность возросла с 72 случаев до 113, а количество обращений по освобождению в связи с болезнью снизилось с 61 до 23. Количество положительных заключений медицинских комиссий уменьшилось при этом с 43 до 16.
"Основные причины смертности — ВИЧ, туберкулез, онкология. Нельзя сказать, что эти люди умерли скоропостижно. Медики могли этих людей направить на освобождение, и часть из них отпустили бы на волю хотя бы для того, чтобы они умерли не в тюрьме, а на свободе",
— замечает Гончаренко.
Не менее важно, по мнению правозащитников, добиться того, чтобы на свободу могли выйти тяжело и смертельно больные люди, имеющие комплекс заболеваний, ни одно из которых не включено в существующий список оснований для освобождения. Они отмечают, что перечень неполон, и, кроме того, часто серьезную угрозу жизни создает не какое-то одно очень тяжелое заболевание, а несколько, считающихся менее опасными.
